Неточные совпадения
Сквозь сон он услыхал смех и веселый говор Весловекого и Степана Аркадьича. Он
на мгновенье открыл глаза: луна взошла, и в отворенных воротах, ярко освещенные лунным
светом, они стояли разговаривая. Что-то Степан Аркадьич говорил про свежесть
девушки, сравнивая ее с только что вылупленным свежим орешком, и что-то Весловский, смеясь своим заразительным смехом, повторял, вероятно, сказанные ему мужиком слова: «Ты своей как можно домогайся!» Левин сквозь сон проговорил...
Матери не нравились в Левине и его странные и резкие суждения, и его неловкость в
свете, основанная, как она полагала,
на гордости, и его, по ее понятиям, дикая какая-то жизнь в деревне, с занятиями скотиной и мужиками; не нравилось очень и то, что он, влюбленный в ее дочь, ездил в дом полтора месяца, чего-то как будто ждал, высматривал, как будто боялся, не велика ли будет честь, если он сделает предложение, и не понимал, что, ездя в дом, где
девушка невеста, надо было объясниться.
Из заросли поднялся корабль; он всплыл и остановился по самой середине зари. Из этой дали он был виден ясно, как облака. Разбрасывая веселье, он пылал, как вино, роза, кровь, уста, алый бархат и пунцовый огонь. Корабль шел прямо к Ассоль. Крылья пены трепетали под мощным напором его киля; уже встав,
девушка прижала руки к груди, как чудная игра
света перешла в зыбь; взошло солнце, и яркая полнота утра сдернула покровы с всего, что еще нежилось, потягиваясь
на сонной земле.
Лариса. Стрелял и, разумеется, сшиб стакан, но только побледнел немного. Сергей Сергеич говорит: «Вы прекрасно стреляете, но вы побледнели, стреляя в мужчину и человека вам не близкого. Смотрите, я буду стрелять в
девушку, которая для меня дороже всего
на свете, и не побледнею». Дает мне держать какую-то монету, равнодушно, с улыбкой, стреляет
на таком же расстоянии и выбивает ее.
Затихшее было жестокое чувство оскорбленной гордости поднялось в нем с новой силой, как только она упомянула о больнице. «Он, человек
света, за которого за счастье сочла бы выдти всякая
девушка высшего круга, предложил себя мужем этой женщине, и она не могла подождать и завела шашни с фельдшером», думал он, с ненавистью глядя
на нее.
Это была самая обыкновенная
девушка, любившая больше всего
на свете плотно покушать, крепко выспаться и визжать
на целый дом.
Привалов вдруг покраснел. Слова пьяного Бахарева самым неприятным образом подействовали
на него, — не потому, что выставляли в известном
свете Марью Степановну, а потому, что имя дорогой ему
девушки повторялось именно при Веревкине. Тот мог подумать черт знает что…
— А мне все не лучше, Верочка; как-то ты без меня останешься? У отца жалованьишко маленькое, и сам-то он плохая тебе опора. Ты
девушка красивая; злых людей
на свете много. Предостеречь тебя будет некому. Боюсь я за тебя. — Верочка плачет.
А между этих дел он сидит, болтает с детьми; тут же несколько
девушек участвуют в этом разговоре обо всем
на свете, — и о том, как хороши арабские сказки «Тысяча и одна ночь», из которых он много уже рассказал, и о белых слонах, которых так уважают в Индии, как у нас многие любят белых кошек: половина компании находит, что это безвкусие, — белые слоны, кошки, лошади — все это альбиносы, болезненная порода, по глазам у них видно, что они не имеют такого отличного здоровья, как цветные; другая половина компании отстаивает белых кошек.
Но он действительно держал себя так, как, по мнению Марьи Алексевны, мог держать себя только человек в ее собственном роде; ведь он молодой, бойкий человек, не запускал глаз за корсет очень хорошенькой
девушки, не таскался за нею по следам, играл с Марьею Алексевною в карты без отговорок, не отзывался, что «лучше я посижу с Верою Павловною», рассуждал о вещах в духе, который казался Марье Алексевне ее собственным духом; подобно ей, он говорил, что все
на свете делается для выгоды, что, когда плут плутует, нечего тут приходить в азарт и вопиять о принципах чести, которые следовало бы соблюдать этому плуту, что и сам плут вовсе не напрасно плут, а таким ему и надобно быть по его обстоятельствам, что не быть ему плутом, — не говоря уж о том, что это невозможно, — было бы нелепо, просто сказать глупо с его стороны.
Так вот зачем он кататься-то звал! он хотел меня за городом-то
на тот
свет отправить, чтобы беззащитную
девушку обесчестить!
Не успел я расплатиться со старым моим ямщиком, как Дуня возвратилась с самоваром. Маленькая кокетка со второго взгляда заметила впечатление, произведенное ею
на меня; она потупила большие голубые глаза; я стал с нею разговаривать, она отвечала мне безо всякой робости, как
девушка, видевшая
свет. Я предложил отцу ее стакан пуншу; Дуне подал я чашку чаю, и мы втроем начали беседовать, как будто век были знакомы.
Моя беда, что ласки нет во мне.
Толкуют все, что есть любовь
на свете,
Что
девушке любви не миновать;
А я любви не знаю, что за слово
«Сердечный друг» и что такое «милый»,
Не ведаю. И слезы при разлуке,
И радости при встрече с милым другом
У
девушек видала я; откуда ж
Берут они и смех и слезы, — право,
Додуматься Снегурочка не может.
В усадьбе и около нее с каждым днем становится тише; домашняя припасуха уж кончилась, только молотьба еще в полном ходу и будет продолжаться до самых святок. В доме зимние рамы вставили, печки топить начали; после обеда, часов до шести, сумерничают, а потом и свечи зажигают; сенные
девушки уж больше недели как уселись за пряжу и работают до петухов, а утром, чуть
свет забрезжит, и опять
на ногах. Наконец в половине октября выпадает первый снег прямо
на мерзлую землю.
Раннее утро, не больше семи часов. Окна еще не начали белеть, а свечей не дают; только нагоревшая светильня лампадки, с вечера затепленной в углу перед образом, разливает в жарко натопленной детской меркнущий
свет. Две
девушки, ночующие в детской, потихоньку поднимаются с войлоков, разостланных
на полу, всемерно стараясь, чтобы неосторожным движением не разбудить детей. Через пять минут они накидывают
на себя затрапезные платья и уходят вниз доканчивать туалет.
Галактион был другого мнения и стоял за бабушку. Он не мог простить Агнии воображаемой измены и держал себя так, точно ее и
на свете никогда не существовало.
Девушка чувствовала это пренебрежение, понимала источник его происхождения и огорчалась молча про себя. Она очень любила Галактиона и почему-то думала, что именно она будет ему нужна. Раз она даже сделала робкую попытку объясниться с ним по этому поводу.
Отчего же теперь постоянно такая вещь выходит: вот я вдовец, у меня дети, я женюсь
на хорошей
девушке, а эта хорошая
девушка и начинает изживать со
свету моих детей?..
— Какое утро хорошее! — проговорила
девушка, глядя
на покрывшееся бледным утренним
светом небо и загораживая ручкою зевающий ротик.
— Помилуйте, да мало ли чего
на свете не бывает, нельзя же все так прямо и рассказывать. Журнал читается в семействах, где есть и женщины, и
девушки, нельзя же нимало не щадить их стыдливости.
— А за то, что нынче девки не в моде. Право, посмотришь, свет-то навыворот пошел. Бывало, в домах ли где, в собраниях ли каких, видишь, все-то кавалеры с
девушками, с барышнями, а барышни с кавалерами, и таково-то славно, таково-то весело и пристойно. Парка парку себе отыскивает. А нынче уж нет! Все пошло как-то таранты
на вон. Все мужчины, как идолы какие оглашенные, все только около замужних женщин так и вертятся, так и кривляются, как пауки; а те тоже чи-чи-чи! да га-га-га! Сами
на шею и вешаются.
Агата осталась в Петербурге. С помощью денег, полученных ею в запечатанном конверте через человека, который встретил се
на улице и скрылся прежде, чем она успела сломать печать, бедная
девушка наняла себе уютную каморочку у бабушки-голландки и жила, совершенно пропав для всего
света.
Во всех домах отворенные окна ярко освещены, а перед подъездами горят висячие фонари. Обеим
девушкам отчетливо видна внутренность залы в заведении Софьи Васильевны, что напротив: желтый блестящий паркет, темно-вишневые драпри
на дверях, перехваченные шнурами, конец черного рояля, трюмо в золоченой раме и то мелькающие в окнах, то скрывающиеся женские фигуры в пышных платьях и их отражения в зеркалах. Резное крыльцо Треппеля, направо, ярко озарено голубоватым электрическим
светом из большого матового шара.
Лихонин повторил ей свое распоряжение и дал рублевую бумажку. Но старуха не уходила, толклась
на месте, сопела, жевала губами и недружелюбно глядела
на девушку, сидевшую спиной к
свету.
Зная, что Еспер Иваныч учение и образование предпочитает всему
на свете, княгиня начала, по преимуществу, свою воспитанницу учить, и что эти операции совершались над ней неупустительно и в обильном числе, мы можем видеть из последнего письма
девушки.
Молодые люди так охотно подставляли свои лбы — а в движениях
девушки (я ее видел сбоку) было что-то такое очаровательное, повелительное, ласкающее, насмешливое и милое, что я чуть не вскрикнул от удивления и удовольствия и, кажется, тут же бы отдал все
на свете, чтобы только и меня эти прелестные пальчики хлопнули по лбу.
— Я знаю еще больше, — продолжал Калинович, — знаю, что вам тяжело и очень тяжело жить
на свете, хотя, может быть, вы целые дни смеетесь и улыбаетесь.
На днях еще видел я
девушку, которую бросил любимый человек и которую укоряют за это родные, презрели в обществе, но все-таки она счастливее вас, потому что ей не за что себя нравственно презирать.
— Я сейчас вам докажу! — начала она со свойственною ей ясностью мыслей. — Положим, вы женитесь
на восемнадцатилетней
девушке; через десять лет вам будет пятьдесят, а ей двадцать восемь; за что же вы загубите молодую жизнь?.. Жене вашей захочется в
свете быть, пользоваться удовольствиями, а вы будете желать сидеть дома, чтобы отдохнуть от службы, чтобы почитать что-нибудь, что, я знаю, вы любите!
— И я не знаю, как это у них произойдет, — продолжала Миропа Дмитриевна, — здесь ли?.. Что будет мне очень неприятно, потому что, сами согласитесь, у меня в доме
девушка производит
на свет ребенка!.. Другие, пожалуй, могут подумать, что я тут из корыстных целей чем-нибудь способствовала…
Лавочник, человек пухлый и равнодушный ко всему
на свете, как все загородные мелочные торговцы, крякнул и зевнул ей вслед, а Шубин обратился к Берсеневу со словами: «Это… это, вот видишь… тут есть у меня знакомое семейство… так это у них… ты не подумай…» — и, не докончив речи, побежал за уходившею
девушкой.
Разговор был прерван появлением матроса, пришедшего за огнем для трубки. «Скоро ваш отдых», — сказал он мне и стал копаться в углях. Я вышел, заметив, как пристально смотрела
на меня
девушка, когда я уходил. Что это было? Отчего так занимала ее история, одна половина которой лежала в тени дня, а другая — в
свете ночи?
— Это ты теперь только так говоришь, Олеся. Почти все
девушки то же самое говорят и все же замуж выходят. Подожди немного: встретишься с кем-нибудь, полюбишь — тогда не только в город, а
на край
света с ним пойдешь.
Проходя мимо дачи с качелями, я машинально засмотрелся
на девушку в белом платье, — она была как-то особенно хороша в этот роковой момент, хороша, как весеннее утро, когда ликует один
свет и нет ни одной тени.
Так вот, голубушка, какие дела
на свете бывают! Часто мы думаем:
девушка да
девушка — а
на поверку выходит, что у этой
девушки сын в фельдъегерях служит! Поневоле вспомнишь вашего старого сельского батюшку, как он, бывало, говаривал: что же после этого твои, человече, предположения? и какую при сем жалкую роль играет высокоумный твой разум! Именно так.
Гаврило. Будешь сердиться от такой-то жизни. Уж хоть ты-то ее не огорчай! Я бы, кажется,
на твоем месте… Вот скажи она мне: пляши, Гаврило, — я плясать, поди в омут — я в омут. Изволь, мол, моя родная, изволь. Скажи мне, Вася, какой это такой секрет, что одного парня
девушки могут любить, а другого ни за что
на свете?
— Удивительная вы
девушка, Дора! Кажется, нежнее и лучше вас, в самом деле, нет женского существа
на свете.
На скамейке сидит
девушка в розовом платье, рядом молодой брюнет… Глаза у него большие, черные, как ночь, томные… Только как-то странно напущены верхние веки, отчего глаза кажутся будто двухэтажными… В них играет луч
света, освещающий толстые, пухлые ярко-красные губы, с черными, как стрелки, закрученными блестящими усиками.
К тому же эта прелестная
девушка в самые ранние годы своей юности вдруг совсем осиротела и, оставаясь одна
на всем
свете, по самому своему положению внушала к себе сочувствие и как бы по повелению самой судьбы делалась естественным членом семьи призревших ее князей Протозановых.
Во мне что-то дрогнуло. Если это она, то ее появление застает меня врасплох…
На нее упала полоса
света из окна последнего вагона. Я узнал ее: да, это была
девушка с Волги.
Кассиров
на свете много, и никогда эта профессия не казалась мне особенно интересной. Просто выдает билеты и получает деньги. Но теперь, когда я представлял себе в этой роли высокую
девушку в темном платье с спокойным вдумчивым взглядом, с длинной косой и кружевным воротничком вокруг шеи, то эта прозаическая профессия представлялась мне в особом
свете. Быть может, думал я, в это самое время пароход несется по Волге, и она сидит
на палубе с книгой
на коленях. А мимо мелькают волжские горы.
Эта комната или маленькая зала, с белым матовым
светом одной люстры, — настоящего жемчужного убора из прозрачных шаров, свесившихся опрокинутым конусом, — совершенно остановила мое внимание; я засмотрелся в ее прекрасный уют, и, обернувшись наконец взглянуть, нет ли еще чего сзади меня, увидел, что Дюрок встал, протянув руку к дверям, где
на черте входа остановилась
девушка в белом и гибком, как она сама, платье, с разгоревшимся, нервно спокойным лицом, храбро устремив взгляд прямо вперед.
Запертая в своем тереме, не видя
света, не зная никаких развлечений, русская
девушка, под родительским надзором, и потом женщина, под властью мужа, не могла не роптать
на свою грустную участь.
— Вы меня простите, если я вам так говорю: я ведь простая
девушка; я ведь мало еще видела
на свете и, право, не умею иногда говорить, — прибавила она голосом, дрожащим от какого-то затаенного чувства, и стараясь между тем улыбнуться, — но мне только хотелось сказать вам, что я благодарна, что я тоже все это чувствую…
Она хотела переломить себя, но с потрясающею силой хлынули из глаз ее слезы — и рыдания, поспешные, жадные рыдания огласили комнату. Сердце во мне перевернулось… Я потерялся. Я видел Сусанну всего два раза; я догадывался, что нелегко ей было жить
на свете, но я считал ее за
девушку гордую, с твердым характером, и вдруг эти неудержимые, отчаянные слезы… Господи! Да так плачут только перед смертью!
Нет-то злей, постылее
Злой сиротской доли,
Злее горя лютого,
Тяжелей неволи.
Всем
на свете праздничек,
Тебе не веселье!..
Буйной ли головушке
Без вина похмелье!
Молодость не радует,
Красота не тешит;
Не зазноба-девушка —
Горе кудри чешет.
— А! понимаю! — заговорил он. — Опять! опять васначинает тревожить мысль: отчего я ничего из себя не сделаю? Знаете что, Маша, вы удивительное существо, ей-богу. Вы так много заботитесь о других и так мало о себе самой. В вас эгоизма совсем нет, право. Другой такой
девушки, как вы,
на свете нет. Одно горе: я решительно не стою вашей привязанности; это я говорю не шутя.
Анна Дмитриевна. Ну все равно — Лиза. Мне вас жаль, вы мне симпатичны. Но я люблю Виктóра. Я одно существо
на свете люблю. Я знаю его душу, как свою. Это гордая душа. Он был горд еще семилетним мальчиком. Горд не именем, не богатством, но горд своей чистотой, своей нравственной высотой, и он соблюдал ее. Он чист, как
девушка.
Долго еще Варвара Александровна говорила в том же тоне. Она
на этот раз была очень откровенна. Она рассказала историю одной молодой
девушки, с прекрасным, пылким сердцем и с умом образованным, которую родители выдали замуж по расчету, за человека богатого, но отжившего, желчного, в котором только и были две страсти: честолюбие и корысть, — и эта бедная
девушка, как южный цветок, пересаженный из-под родного неба
на бедный
свет оранжереи, сохнет и вянет с каждым днем.
Женщины же и
девушки не должны были отнюдь есть чего-либо, но сидеть неподвижно, потупив глаза вниз, никуда не смотреть, не разговаривать с соседками; а могли только, по-утреннему, или пальчиками мотать или кончиком платка махаться; иначе против них сидящие панычи осмеют их и расславят так, что им и просветка не будет: стыдно будет и глаза
на свет показать.
— Это молва всеобщая: многие молодые
девушки вам завидуют… впрочем вы так благоразумны, что не могли не сделать такого достойного выбора… весь
свет восхищается любезностию, умом и талантами вашего супруга… (барон сделал утвердительный знак головой), — княгиня чуть-чуть не улыбнулась, потом вдруг досада изобразилась
на ее лице.
Полтора года тому назад Печорин был еще в
свете человек — довольно новый: ему надобно было, чтоб поддержать себя, приобрести то, что некоторые называют светскою известностию, т. е. прослыть человеком, который может делать зло, когда ему вздумается; несколько времени он напрасно искал себе пьедестала, вставши
на который, он бы мог заставить толпу взглянуть
на себя; сделаться любовником известной красавицы было бы слишком трудно для начинающего, а скомпрометировать
девушку молодую и невинную он бы не решился, и потому он избрал своим орудием Лизавету Николаевну, которая не была ни то, ни другое.